Ахматова «Песня последней встречи»

Все, что написано А. Ахматовой, выражало ее неповторимое «я». Ее стиль как бы соединил классическую строгость и ясность стиха с недосказанностью, вниманием к оттенкам чувств. Она пишет о том, что волновало, заставляло страдать людей до нее и будет волновать всегда — о трагедии неразделенной любви, о боли утрат, об извечном страхе перед небытием.
Несчастной любви и ее страданиям принадлежит особое место в содержании ахматовской лирики — не только в том смысле, что несчастная любовь является предметом многих стихотворений,

но и в том, что в области изображения ее перипетий Ахматовой удалось отыскать особые выражения и разработать поэтику несчастной любви до исключительного мастерства:

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала — их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой, злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый!
И я тоже. Умру с тобой…».
Эта песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым

огнем.

Несчастная любовь приносит много испытаний человеку, который ее переживает: горести, причиняющие смертельные муки и не приносящие избавления смертью; неимоверное воспарение души без возможности спуститься, так что каждый взлет обрывается беспомощным и унизительным падением… Из такого опыта рождаются строки:

Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Или:
Показалось, что много ступеней,
А я знала — их только три!

Кажется, не будь на усталой женщине, которая произносит эти слова, сдерживающего крепкого панциря слов, живая душа разрушится и распадется на осколки:

Эта песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.

Эти муки, жалобы и крайнее смирение — не слабость ли это духа, не простая ли сентиментальность? Конечно, нет. Все это свидетельствует не о плаксивости по случаю любовных переживаний, а открывает глубокую лирическую душу, скорее мужественную, а не угнетенную.

Огромное страдание этой совсем не так легко уязвимой души объясняется размерами ее требований, тем, что она хочет радоваться ли, страдать ли — но только по великим поводам. Другие люди ходят по миру, ликуют, разочаровываются, падают духом, но все это происходит здесь, в середине мирового круга; а вот Ахматова принадлежит к тем, кто дошел до его пределов — и почему бы им не вернуться и не пойти обратно в мир? Но нет, они бьются, мучительно и безнадежно, у замкнутой границы, и кричат, и плачут… Такое самозабвение дается не только ценою великого страдания, но и великой любви…