Раскулачивание по Шолохову — узаконенные насилие и вседозволенность

В “Поднятой целине” изображен важнейший момент в жизни нашей страны — коллективизация, когда донское казачество вместе со всем трудовым советским крестьянством переходит к новой коллективной, социальной жизни. В центре романа стоят люди двух резко противоположных лагерей — лагеря социализма и лагеря контрреволюции. Это нашло отражение и в самой завязке романа. Действие “Поднятой целины” начинается стремительно: в хутор Гремячий Лог приезжают два человека — белогвардейский офицер Половцев и путиловский рабочий

Давыдов. Давыдов послан партией, чтобы организовать колхоз. Половцев послан для того, чтобы сорвать организацию колхоза. Вокруг них и группируются основные действующие лица. Много действующих лиц мы видим в романе: коммунисты Нагульнов и Разметнов, агитатор из агитколонны, комсомолец Ваня Найденов, мужик Ипполит Шалый, Кондрат Майданников. Это люди, которые с энтузиазмом строят новую колхозную жизнь. Их работу направляет коммунист Давыдов. Строительство социализма в деревне пытаются сорвать белогвардейцы, кулаки: Островнов, Бородин, Лапшинов, Фрол Дамасков, Тимофей Рваный. Ими верховодит белый офицер Половцев. Создавать новую жизнь коммунистам приходилось не только в борьбе против кулаков и белогвардейцев, создание новой жизни связано с преодолением собственнических представлений о жизни, веками воспитанных в крестьянстве.

Начинается коллективизация в хуторе Гремячий Лог не столько потому, что для этого созданы хоть какие-нибудь условия в данном месте в данное время, сколько от романтическо-героического революционного порыва уполномоченного Давыдова, присланного из города, от станка, незнакомого с местными условиями, чужака, не знающего, а значит, не жалеющего людей, с которыми ему придется работать. Романтически-героический порыв этот спровоцирован распоряжением “с самого верха” о стопроцентной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Надо заметить, что Давыдов приезжает в хутор не один. Вместе с ним, хотя и тайно от него, приезжает туда есаул Половцев, и — тоже в связи с постановлением о сплошной коллективизации. Есаул понимает, что если у мужика, у казака всерьез начнут отнимать нажитое им своим горбом добро, то не вынесет этого хозяйская душа, пойдет казак на все, чтобы отстоять то, что имеет, в чем вся жизнь его заключается, и поднять его на восстание будет легче всего. Итак, в хутор одновременно прибывают чужие деревне люди, чтобы вмешаться в ее жизнь, мало об этой жизни зная, мало ее ценя и мало уважая ее законы. Характерно, что бумага, которую должен подписать вступивший в “Союз освобождения родного Дона” Яков Лукич, очень похожа на заявление о вступлении в колхоз: “Обязуюсь беспрекословно слушаться своих начальников и командиров. Обязуюсь все свое достояние привести на алтарь православного отечества. В чем и подписуюсь”. Попытка собрать людей в колхоз и в союз освобождения как бы взаимно друг друга исключают, бросают друг на друга мрачный отсвет, взаимно выявляют беспочвенность и волюнтаризм и того, и другого предприятия. Колхоз начинает организовываться зимой, когда нет ни подготовленных помещений для содержания больших групп скота и птицы вместе, ни достаточного количества кормов. Животные и птица мерзнут и голодают, а люди, даже убежденные, своим умом дошедшие до пользы обобществления, как, например, Кондрат Майданников, сердцем тоскуют по своей животине, и тошно, и горько им на опустелом базу. Люди, зачисленные в разряд кулаков, практически перестают быть людьми. Они становятся врагами, а значит — волками. Такого человека уже не жалко, и ребенка его не жалко, и семьи его не жалко.

Шолохов подчеркивает, что жили-то бедно в основном те, кто не хотел и не умел работать. С приходом революции все перевернулось, и Дамасковы из зажиточных хозяев превратились в кулаков, как и многие другие: Гаевы, у которых детей “одиннадцать штук”, Тит Бородин, который добровольно в 18 году ушел в Красную гвардию. И вот что странно – не нравились почему-то Советской власти работящие люди. Тех, кто работал день и ночь, “цеплялся зубами в хозяйство, как кобель в падлу”, вызывали в ячейку или Совет и “стыдили страшным стыдом”. Оказалось, что богатым теперь быть стыдно, а быть бедным, пользуясь чужим имуществом, стало нормой. Когда Андрей Разметнов пришел со своей группой к Фролу Дамаскову, тот попытался возмутиться. И возмущение его понятно. Человек трудился всю жизнь, и теперь на старости лет должен лишиться всего: дома, скота, даже одежды. Но приговор был неумолим – “уничтожаем тебя как кулацкий класс”. Для семьи Дамасковых подобная “грабиловка” обернулась трагедией, а для участников раскулачивания – настоящим праздником. Демка Ушаков с явным удовольствием пересчитывал стулья, кровати, сапоги, тулупы. Застенчивый Михаил Игнатенок пытался стащить с хозяйской дочки юбки, которые та успела на себя надеть. Даже Демид Молчун, который говорил только “при крайней необходимости”, и то оживился, вступил в разговор. А когда вскрыли амбар, то все просто опьянели от радости. “Червонного золота пашеница” была в огромном количестве: тут и на хлебозаготовку хватит, и скот подкормить. Однако Андрей Разметнов не разделял всеобщей “опьяняющей” радости. Было что-то разбойничье в их действиях. Не так представлял он себе равенство между людьми – один отнимает у другого. Особенно его поразил тот момент, когда он увидел “новые, подшитые кожей” Фроловы валенки на Демиде Молчуне. Эти самые валенки были на Дамаскове, когда они только пришли. Вечером этого же дня Разметнов придет в сельсовет и скажет Давыдову: “Больше не работаю… Раскулачивать больше не пойду”. Идея раскулачивания – получить все, ничего не делая. Такая вседозволенность расхолаживает людей, лишает их человеческого обличия. Ведь по сути своей раскулачивание – то же грабительство, только официальное, прикрытое ничем не обоснованными распоряжениями и постановлениями Советской власти. Такое насилие неприемлемо для Шолохова, как и вообще любое насилие.