Николай Клюев и его творчество

Николай Алексеевич Клюев родился 10 октября 1884 года в деревне Коштуге Коштугской волости Вытегорского уезда Олонецкой губернии (ныне Вытегорский район Вологодской области). В разное время в автобиографических заметках, письмах, устных рассказах поэт любил подчеркивать, что в роду его было немало людей недюжинных, даровитых, артистичных от природы. Прасковья Дмитриевна — мать поэта — была родом из Заонежья, из семьи старообрядцев. Его мать знала множество народных песен, духовных стихов. В 1897 году Клюев оканчивает двухклассное

училище и начинает странствия по старообрядческим скитам и монастырям. Как свидетельствуют современники, он побывал в Иране, Китае и Индии. Клюев приобщается к огромному кладезю знаний, в том числе магических, ему даже приписывали гипнотическую силу. Поэт был универсальной личностью: умел играть на нескольких музыкальных инструментах, прекрасно пел, обладал недюжинными актерскими способностями. В августе 1936 года поэта отправляют в ссылку. Начинающий поэт активно сотрудничал с революционными организациями, и в 1905 году Клюев был привлечен Московским жандармским управлением к дознанию по делу о распространении среди служащих станции железной дороги прокламаций революционного содержания. Начало 1906 года. Поэта арестовывают за агитационную деятельность в Вытерге и окрестных селах.

Долгие годы жила легенда о смерти поэта на станции Тайга от сердечного приступа и пропаже его чемодана с рукописями. В действительности же Николай Клюев был расстрелян в Томске 23 – 25 октября 1937 года.

В предреволюционное десятилетие в литературу входит новое поколение поэтов из крестьянской среды. Выходят книги стихов С. Клычкова, сборники Н. Клюева, начинают печататься А. Ширяевец и П. Орешин. В 1916 г. выходит сборник стихов Сергея Есенина “Радуница”. Эти поэты были встречены критикой как выразители поэтического самосознания деревни.

Большое влияние на крестьянскую поэзию 1910-х годов оказали сложившиеся в литературе различные традиции изображения деревни, русской национальной жизни. Отношение крестьянских поэтов к национальным истокам народной жизни было сложным, противоречивым, во многом обусловленным сложными обстоятельствами русской социальной жизни и идейной борьбы предреволюционного десятилетия.

Следует учитывать, что в годы реакции и войны официальная печать выступала под знаменем “народности”, активного национализма. Эти настроения нашли свое отражение в буржуазном искусстве тех лет — поэзии, живописи, архитектуре. В среде либеральной художественной интеллигенции обострился интерес к “исконным” началам русской национальной жизни, ее “народной стихии”. В декадентских литературно-художественных кружках и салонах обсуждались вопросы о национальных судьбах России. В этих кругах особое внимание привлекала сектантская литература и поэзия, древняя славянская и русская мифология. В этих условиях первые публикации стихов Н. Клюева (1887 – 1937) и появление поэта в литературных кружках и собраниях сразу же вызвали сочувственные отклики буржуазно-либеральной и декадентской критики, которая усмотрела в его творчестве выражение стихийно-религиозных начал народного сознания, глубин национального духа.

В поэзии Клюева, как вообще в новокрестьянской поэзии, отразились объективные противоречия крестьянского миропонимания, о которых писал, анализируя противоречия творчества Льва Толстого, В. И. Ленин. Ленин указывал на наивность крестьянской массы, ее патриархальные настроения непротивления, желание уйти от мира, “бессильные проклятья по адресу капитализма”. Такие настроения были свойственны и творчеству Клюева, объективно отразившего эти черты крестьянского сознания. Религиозные мотивы поэзии Клюева и других новокрестьянских поэтов тоже имели объективное основание в особенностях крестьянского патриархального понимания мира, одной из черт которого, как указывал В. И. Ленин в той же статье о Л. Н. Толстом, был мистицизм. Но для Клюева, в отличие от других поэтов течения, была характерна и наигранная подчеркнутость “народности” поэтических произведений, рассчитанная на запросы тех литературных кругов, в которых Клюев оказался, попав в Петербург.

В 1912 г. поэт выпустил книгу стихов “Сосен перезвон”. Это были стихи о Руси, о русском народе, благостном и кротком. Русская деревня в стихах Клюева рисовалась благодатным “избяным раем”. Думы крестьян в его стихах — о нездешнем и неземном, в “перезвоне” сосен им слышатся перезвоны церковных колоколов, зовущие в “жилище ангелов”.

Мотивы народного гнева и горя, прозвучавшие в ранних стихах Клюева в 1905 – 1906 гг. (“Народное горе”, “Где вы, порывы кипучие”), исполненных демократических настроений, сменяются мотивами, заимствованными из религиозной старообрядческой книжности, духовных стихов. Клюев резко противопоставляет современному “миру железа” патриархальную деревенскую “глухомань”, идеализирует вымышленную, сытую деревню, ее “избяной” быт с расписными ендовами, бахромчатами платами селян, лаковыми праздничными санями. Для него “изба — святилище земли с запечной тайною и раем”.

Стихи второй книги Клюева “Братские песни” (1912) построены на мотивах и образах, взятых из сектантских духовных песнопений. Это песни, сочиненные для “братьев по духу”.

В бытописи Клюева нет примет реальной жизни новой деревни, разбуженной революцией 1905 г., общественных помыслов и дум русского послереволюционного крестьянства. Описания деревенского быта, народных обрядов, обычаев, мифологические мотивы, часто развернутые в тему целого стихотворения, — все существует в его поэзии вне современности. Защита национальных начал народной жизни от наступающей на Россию бездушной “железной” городской культуры оборачивается у Клюева защитой “дремучих” вековых устоев, древнего религиозного миропонимания, в конечном счете — неприятием социального прогресса. По стилю, образности стихи Клюева этого периода близки духовным песням. Недаром Есенин назовет Клюева “ладожским дьячком”. В историю русской поэзии начала века Клюев вошел, однако, как поэт русской природы. Эти стихи сам Клюев выделял в особые циклы, подчеркивая их связь с традицией народной поэзии. (См., например, сб. “Мирские думы”, 1916). Цикл “Лесные были” открывается характерным в этом смысле стихотворением:

Пашни буры, межи зелены,

Спит за елями закат,

Камней мшистые расщелины

Влагу вешнюю таят.

Хороша лесная родина:

Глушь да поймища кругом!..

Прослезилася смородина

Травный слушая псалом…

В этих стихах Клюев виртуозно использует образы, приемы фольклорного творчества, богатство русского народного языка. Но примечательно, что в устном народном творчестве наиболее близкими ему оказываются самые древние традиции — народные поверья, обрядовая поэзия. В стихах Клюева, опиравшихся на традиционную народную поэтику (в построении образов, композиции, широком использовании приема психологического параллелизма, песенной символике), всегда, однако, ощущался привкус нарочитости, стилизации. Часто поэт терял чувство меры, нагнетая “народные” элементы, диалектизмы. Кроме того, “социальные, трудовые и нравственные стороны жизни современной деревни Клюеву словно бы неизвестны. Многовековый патриархальный уклад, нашедший эстетическое выражение в народной поэзии, разрушался, сам Клюев был “продуктом” этого распада, а в поэзии его картинно пела, любила и страдала древняя Русь, поэтизировались языческие поверья.

Национальный колорит поэзии Клюева, богатство народных художественных элементов, рассыпанных в его стихах, привлекли внимание Есенина, который одно время принял позицию Клюева за подлинно народную.