«Рукописи не горят» (по роману Булгакова «Мастер и Маргарита»)

Судьба Михаила Булгакова как судьба интеллигента и гражданина привлекает меня и моих современников своим трагизмом.

Человек высоких моральных качеств, он немало сделал для своей родины как врач, проведя наилучшие годы своей жизни в борьбе с ужасными венерическими заболеваниями. Уже один этот факт мог бы поставить его на надлежащий уровень в государстве. Но этому государству не нужны были образованные люди, не нужны были специалисты. Безусловно, не нужные ей были и литераторы. Да еще такие литераторы, как Булгаков, литераторы,

которые имеют собственное мнение, собственный взгляд на жизнь.

Вспомним литературу двадцатых-тридцатых годов: «Широкая страна моя родная.», «Улица моя, дома мои.», «А моя страна — подросток.», где местоимение «моя» олицетворяет мнение всех граждан. В такой стране — общие достижения, и должны были бы быть общие проблемы. На самом же деле, общими для политических узников были лишь концлагеря, общим для умирающих был голодомор. А остальные принадлежали стране, кроме ответственности. И на редкость честный человек мог сказать: «мои произведения», «мои достижения», «мои неудачи». Таким человеком был Михаил

Булгаков, произведения которого увидели мир лишь в середине шестидесятых, больше как через четверть века после смерти автора.

Трагедия Булгакова заключалась именно в том, что он жил и творил в стране, где художник, не признанный при жизни, не признавался и после смерти. Творчество его было противовесом стадности, которая сложился в обществе. Возможно, именно поэтому один из романов писателя, созданный в 1928—1929 годах, носил название «Копыто инженера». Слово инженер несло в себе враждебные значения, и этих значений было несколько. Во-первых, это буржуазные инженеры, которые помогали на советских новостройках, а значит — вредители и шпионы, во-вторых, это буржуазные специалисты дореволюционного времени — «спецы», в-третьих, это жертвы «шахтинского дела», сфальсифицированного против ряда советских инженеров.

Обращаясь к письму, адресованному Михаилом Панасовичем правительству СССР, читаешь не покаяние, а попытку отстоять свои гражданские права, ведь писатель не может кривить душой даже перед теми, кто обрекает его на гонение, бедность и гибель. Булгаков проанализировал рецензии литературной критики на его произведения: позитивных — три, враждебных — двести девяносто восемь. Поруганы наилучшие произведения об интеллигенции: «Дни Турбиних», «Бег», «Белая гвардия». А разве не уничтожена и сама интеллигенция?

«Мой литературный портрет закончен, и вон же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать ничего. Он исполнен совершенно добросовестно», – так написал Михаил Булгаков о своем личном творчестве. И хотя он сам не распространял эту мысль на других писателей, мы можем с уверенностью сказать, что гении в Стране Советов признавались лишь после смерти. Ведь вся послеоктябрьская эпоха воспитывала граждан серыми и одинаковыми.

Тема роли и судьбы художника интересовала Михаила Булгакова всю жизнь. Но жемчужиной всего его творчества стало последнее произведение — роман «Мастер и Маргарита». Яркий образ Мастера большинством современников воспринимался как образ самого Булгакова, а иногда как образ Иешуа. Можно по-разному трактовать выражение Воланда «Рукописи не горят». Можно сравнивать с легендами, в которых пламя не могло коснуться святого письма, а можно провести параллель с листом Михаила Булгакова «Правительству СССР»: «Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие, и все будущие. И лично я, своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа «Театр». В узком понимании, понятному читателю, роман «Мастер и Маргарита» был новым письмом, которое должно было возродить в памяти Сталина и этот, и другие письма, делал попытку отождествить автора писем с героем романа. Автор пытался дать понять адресату, что Мастер отбывает туда, где правитель будет желать встречи с тем, с кем когда-то недоговорил, ведь, по словам Воланда, «ваш роман принесет еще сюрпризы. Ничего страшного уже не будет».

Свои мнения относительно роли художника в обществе Михаил Булгаков не хранил «впрок», не скрывал, он пытался выражать их на страницах произведений или на сцене театра, потому его слова правительства, написанные в 1930 году, звучат гордо: «Я не шепотом в углу выражал свои мысли».