Образ города в поэме Гоголя «Мертвые души»

Композиционно поэма «Мертвые души» состоит из трех внешне замкнутых, но внутренне взаимосвязанных кругов. помещики, город, жизнеописание Чичикова, объединенных образом дороги, сюжетно связанных аферой главного героя.

Но среднее звено — жизнь города — само состоит как бы из сужающихся кругов, тяготеющих к центру; это графическое изображение губернской иерархии. Интересно, что в этой иерархической пирамиде губернатор, вышивающий по тюлю, выглядит как бы фигурой марионеточной. Истинная жизнь кипит в гражданской палате, в

«храме Фемиды». И это естественно для административно-бюрократической России. Поэтому эпизод посещения Чичиковым палаты становится центральным, самым значительным в теме города.

Описание присутствия — апофеоз гоголевской иронии. Автор воссоздает истинное святилище российской империи во всем его смешном, уродливом виде, вскрывает все могущество и одновременно немощность бюрократической машины. Издевка Гоголя беспощадна: перед нами храм взяточничества, единственный его «живой нерв».

В этом якобы храме, в этой цитадели разврата возрождается образ Ада — хоть и опошленного, комического — но истинно

Русского Ада. Возникает и своеобразный Вергилий — им оказывается «мелкий бес» — палатский чиновник, что «прислужился нашим приятелям, как некогда Вергилий прислужился Данту, и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зеркалом и двумя толстыми книгами сидел один, как солнце, председатель. В этом месте Вергилий почувствовал такое благоговение, что никак не осмеливался занести туда ногу…» Как блистательна гоголевская ирония! Как бесподобен председатель — «солнце» гражданской палаты! Как неподражаемо комичен этот убогий Рай, перед которым коллежского регистратора охватывает священный трепет! И самое смешное — как и самое трагичное, страшное! — то, что новоявленный Вергилий воистину почитает председателя — солнцем, его кабинет — Раем, его гостей — святыми Ангелами…

Как же мельчают, как испошляются души в подобном мире! Как жалки и ничтожны их представления об основополагающих для христианина понятиях — Рай, Ад, душа!

Что считают душой, лучше всего показано в эпизоде смерти прокурора: ведь о том, что у «покойника была, точно, душа», окружающие догадались, лишь когда он умер и стал «одно, только бездушное тело». Для них душа — понятие физиологическое! И в этом — духовная катастрофа.

В отличие от тихой, размеренной помещичьей жизни, где время, кажется, застыло, жизнь города кипит, клокочет. Но жизнь эта — призрачна, это не деятельность, а пустая суета. Что взбаламутило город, заставило в нем все тронуться с места? Сплетни о Чичикове. Все это смешно и ужасно одновременно» Пустословие, которое перерастает в духовную пустоту — вот главная идея гоголевского города.

Контраст суетливой внешней деятельности и внутреннего окостенения поразителен. Жизнь города мертва и бессмысленна, как вся жизнь этого безумного мира. Черты алогизма в образе города доведены до предела, с них и начинается повествование. Вспомните тупой, бессодержательный разговор мужиков, докатится колесо до Москвы или до Казани, комичный идиотизм вывесок «И вот заведение», «Иностранец Иван Федоров»…

Во многом образ губернского города в «Мертвых душах» напоминает образ города в «Ревизоре». Но укрупнен масштаб: вместо затерянного в глуши городишки, откуда «хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь», город центральный — «невдалеке от обеих столиц». Вместо мелкой сошки городничего — губернатор. Но жизнь — пустая, алогичная, бессмысленная — та же: «мертвая жизнь».