Мое открытие поэтов «серебряного века» (поэзия К. Бальмонта, М. Волошина и др.)

Поэзия начала XX века изумляет и удивляет своим многоцветием, многоголосием, «Будем как солнце!»— восклицает в 1902 году К. Бальмонт, один из лидеров русского символизма. Романтик и максималист, натура в высшей степени впечатлительная, артистичная и в то же время ранимая, он предъявляет необыкновенно высокие требования к бытию людей, В центр мира он ставит Солнце — источник света и совести, источник жизни, Стихи его музыкальны, в них — журчание весенних ручьев и искрящиеся солнечные блики, брызги и ленящееся море, одухотворенность, грусть и светлая

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня... …

Чем я выше всходил, тем сильнее сверкали,

Тем сильнее сверкали выси дремлющих гор

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

Недаром А. Блок в статье «О лирике» (1907 г.) говорит: «Когда слушаешь Бальмонта — всегда слушаешь весну». Удивительны строки А. Белого:

Рыдай, буревая стихия,

В столбах громового огня!

Россия,

Безумствуй, сжигая меня!

Можно ли проникновеннее сказать об известном поэте И. Анненском, чем сказал о нем его младший современник, поэт Н. Гумилев:

…Был Иннокентий Анненекий последним

Из царскосельских лебедей…

Вот несколько «пленительных и странных» строк И. Анненского:

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя…

Не оттого, что б я ее любил,

А оттого, что мне темно с другим.

И если мне сомненье тяжело,

Я у нее одной ищу ответа,

Не потому, что от нее светло,

А потому, что с ней не надо света.

Основная тема творчества другого поэта «серебряного века», Михаила Кузмина, — любовь. «Любовь Кузмина — тихая, музыкальная, как бы лунная. Она вся — в трепете ласковых предчувствий, она — ожидание нежности», — писал известный литературовед П. Н. Медведев,

Моя душа в любви не кается —

Она светла и весела.

Какой покой ко мне спускается!

Зажглися звезды без числа.

И я стою перед лампадами,

Смотря на близкий милый лик.

Не властен лед над водопадами,

Любовных вод родник велик.

Поэзия Николая Гумилева «…напоминает взрыв звезды, перед своим уничтожением ярко вспыхнувшей и пославшей поток света в окружающие ее пространства» (Вяч. Иванов). Ему был чужд «протестантский прибранный рай», он испытал и изведал многое, посетил далекие страны, был знаменит и,, подойдя, как считал он сам, к «середине странствия земного», погиб в расцвете творческих сил. Увы, «поэты русские свершают жребий свой, не кончив песни лебединой». Молодым людям, вступающим в жизнь, Гумилев интересен прежде всего страстным желанием и, что удается далеко не каждому, умением преодолеть преграды, доказать себе и другим, что человек может достигнуть цели. Он был слаб физически — и стал силен, был неуверен в себе — и сумел утвердиться, был неизвестен — и стал знаменитым поэтом, Он считал, что;

Быстрокрылых ведут капитаны —

Открыватели новых земель,

Для кого не страшны ураганы,

Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий —

Солью моря пропитана грудь,

Кто иглой на разорванной карте

Отмечает свой дерзостный путь…

Кажется естественным, что именно Н. Гумилев объединил вокруг себя двадцать шесть разных поэтов и стал во главе нового литературного направления 10—20-х годов XX века, акмеизма: ведь «акмеизм» в переводе с греческого — «высшая степень чего—либо, цвет, цветущая пора», а также «мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь» (Н. Гумилев). Это положение акмеизма поэтически проиллюстрировал другой поэт — С. Городецкий:

Назвать, узнать, сорвать покровы

И праздных тайн, и ветхой мглы.

Вот первый подвиг. Подвиг новый —

Живой земле пропеть хвалы.

Одним из ведущих участников движения футуристов был В. Хлебников. Он жил неустроенной, полубродячей жизнью, был редкостным бессеребреником, называл себя дервишем, йогом, марсианином. Хлебников — поэт-экспериментатор, искатель, по определению Маяковского, «Колумб новых поэтических материков». Писал он очень своеобразно, в творчестве исходил из собственных теорий. По гнездам родственных слов он обосновывал возможность возникновения новых слов и сам создавал их.

Максимилиан Волошин… Поначалу этот поэт привлек меня мелодичностью, легкостью, изяществом своих стихов:

И мир, как море пред зарею,

И я иду по лону вод,

И подо мной и надо мною

Трепещет звездный небосвод…

Затем — глубиной своей жизненной программы, в основе которой — стремление:

Все видеть, все понять, все знать, все пережить,

Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,

Пройти по всей земле горящими ступнями,

Все воспринять и снова воплотить.

Но, пожалуй, самое сильное потрясение вызвал у меня его цикл стихов «Пути России». Многое отражено в нем: восстание Степана Разина, эпоха Смутного времени, революция и гражданская война. Поэт пытается осмыслить прошлое России и предугадать ее будущее. Прежде всего М. Волошин обращает внимание на трагизм судьбы Родины:

О камни мостовых, которых лишь однажды

Коснулась кровь! Я ведаю ваш счет.

Трагична и судьба россиян:

Вся Русь — костер. Неугасимый пламень

Из края в край, из века в век

Гудит, ревет… И трескается камень.

И каждый факел — человек.

События 1917 года и охватившая страну гражданская война обрушили на Россию новые, неисчислимые потоки страданий и крови:

«Брали на мушку», «ставили к стенке»,

«Списывали в расход» —

Так изменялись из года в год

Речи и быта оттенки.

«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлепку»,

«Духонину в штаб», «разменять» —

Проще и хлеще нельзя передать .

Нашу кровавую трепку.

В начале 20-х годов М. Волошин жил в Крыму, где противоречия эпохи, трагизм усобицы воспринимались особенно остро: Крым переходил из рук в руки, зимой 1921—1922 годов начался голод. Апрельские стихи 1921 года («Террор», «Красная пасха», «Терминология» и др.) — это крик поэта, призывающего обезумевших от ужаса людей к совести и гуманизму.

С утра раздавали солдатам водку.

Вечером при свече

Выкликивали по спискам мужчин, женщин.

Сгоняли на темный двор… …

Еще недобитых валили в яму.

Торопливо засыпали землей.

А потом с широкою русской песней

Возвращались в город домой.

А к рассвету пробирались к тем же оврагам

Жены, матери, псы. Разрывали землю.

Грызлись за кости.

Целовали милую плоть.

Как не вспомнить строки Пушкина: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

«На дне преисподней» — так назвал М. Волошин стихотворение, посвященное памяти трагически погибших поэтов — умершего от истощения А. Блока и расстрелянного Н. Гумилева. Трудно было остаться Человеком в то жестокое время. Поэтому именно так выразил свое философско-поэтическое

кредо М. Волошин в стихотворении «Доблесть поэта»:

Ты соучастник судьбы, раскрывающей замысел драмы,

В дни революции быть Человеком, а не Гражданином.

Надежда на то, что «из преступлений, исступлений возникнет праведная Русь», не покидала Волошина. Поэт и гуманист, он разделил судьбу Родины, отдал ей голос совести:

Может быть, такой же жребий выну,

Горькая детоубийца, — Русь!

И на дне твоих подвалов сгину .

Иль в кровавой луже поскользнусь, —

Но твоей Голгофы не покину,

От твоих могил не отрекусь.

Доконает голод или злоба,

Но судьбы не изберу иной:

Умирать, так умирать с тобой

И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

Поэты «серебряного века». Разное видение мира, разные, чаще всего трагические, судьбы. Не все в их творчестве понятно и близко нам, но покоряет несомненная их талантливость, неординарность. Безусловно, нельзя ограничить их творчество рамками какого-то одного литературного направления: символизма, акмеизма или футуризма. Глубина мысли, мастерство слова, пристальное внимание к духовной жизни, мельчайшим движениям души, историко-литературная и общественно-гражданская проблематика их произведений, переводческая деятельность характеризуют их гораздо шире и глубже.

Для нас, читателей конца XX века, их творчество — встреча с Большой Поэзией, которая приносит нам радость, приходит как новое открытие мира, утверждая неисчерпаемость, величие и «дум высокое стремленье» русской поэзии.