Краткое содержание рассказа Шолохова «Судьба человека»

Ранняя весна 1946 года. Рассказчик совершает непростую поездку на повозке по оттаявшему бездорожью Верхнего Дона в станицу Букановскую. Основательно вымокнув после переправы на старой плоскодонке через речку Еланку, автор отдыхал на поваленном плетне на окраине хутора.

Разложив намокшие папиросы, ожидал водителя потрепанного «Виллиса», наслаждаясь ласковыми лучами весеннего солнца. Из-за крайних строений хутора вышел высокий мужчина, ведущий за руку мальчонку пяти-шести лет. Хуторяне поздоровались. Мужчина представился Андреем Соколовым.

Поделился крепким табачком, и поведал историю своей непростой и насыщенной жизни.

Рассказ Соколова

Родился под Воронежем в девятисотом году. В Гражданскую воевал в дивизии Киквидзе. Родители и сестренка померли от голода, а я, оставшись один, рванул на Кубань в поисках сытой жизни. Батрачил на кулаков – тем и спасся. Через год вернулся в родные места. Горько – один как перст! Продал я отчую хатенку и подался в Воронеж. Сначала подрядился в плотницкую артель, освоился. Потом на заводе устроился слесарем. Со временем женился. Девка досталась веселая да покладистая, такая же, как я сирота. Для меня не было

никого желаннее и краше моей Иринки. Жили, душа в душу. Иногда замотаешься, придешь домой усталый и злой, а в ответ на грубость ­– тихая и ласковая улыбка. Чувствуя ее заботу, и я сердцем теплею: «Прости, женушка милая!». Терпеливо сносила Иринка и пьяные мои загулы. Ни словом не упрекнет, лишь посмеивается на утро: «Похмелись, Андрюша!». А как родился сынишка, а через год две дочурки – и я угомонился: всю зарплату в дом несу.

В двадцать девятом году увлекло автодело – выучился на водителя грузовика. Так и прокрутил баранку следующие десять лет. Зарплата хорошая, в семье тишь да благодать. И детки радовали – в школе одни «пятерки». Домик новый справили, хозяйство, да тут война проклятая…

Всей семьей меня провожали: сын Анатолий крепился, у дочек глаза на мокром месте, а Иринка – белее снега: «Не свидимся больше, родненький мой». И сейчас вспомню – сердце разрывается.

При формировании под Белой Церковью получил ЗИС-5 – и на фронт. За год – два легких ранения, пока везло. От родных письма приходили исправно, а сам писал не часто. О чем писать-то? И мне тяжело, и им не легче. А под Лазовеньками в мае сорок второго везение кончилось: разорвался снаряд почти под машиной. Очнулся в плену у фашистов. Гнали нас колонной на запад. На ночевку, как овец, затолкали в разрушенную церковь. Здесь мне вывихнутую руку вправил военный доктор, который даже в плену оказывал посильную помощь раненым. Под утро мне пришлось придушить одного гада ­– собирался взводного немцам выдать. С восходом, фрицы расстреляли для острастки четверых и нас погнали дальше. Постоянно ждал случая, подходящего для побега. Наконец под Познанью послали могилы рыть для умерших.

Конвоиры разомлели на солнышке. Я – за кусты и рванул на восток. Но фашисты выследили меня. Из карцера вышел чуть живой. Где только не горбатился я на чужбине: на заводах, шахтах, земляных работах. Осталась кожа, да кости. Забросила судьба под Дрезден, в лагерь Б-14, где тысячи наших ишачили на каменном карьере. Норма выработки – четыре кубометра. Я говорю: «Зачем четыре? Нам на могилу достаточно одного». За эти слова меня к коменданту. Лагерфюрер Мюллер по-русски хорошо говорил. Подходит ко мне, пистолетом играя: «Лично тебя расстреляю, а пока выпей за победу немецкого оружия».

Наливает стакан. – «Благодарствую, я не пьющий». Мюллер скалится: «Ну, выпей за свою погибель». А мне что? В два глотка стакан опорожнил. – «Закуси»- говорит. – «После первой – не закусываю». Посмотрел комендант внимательно, наливает второй стакан, подает мне и двигает закуску. Махнул я второй, а к снеди не притронулся. Удивился Мюллер. – «Благодарствуйте, я и после второй не закусываю». Захохотал немец и друзьям своим что-то толкует, а мне третий стакан подает. Этот я неторопливо выпил, кусочком хлеба зажевал. Не показал гадам, что с голоду пухну.

Лагерфюрер нахмурился, шагнул ко мне: «Ты, Соколов,– настоящий русский солдат. И я, как солдат, уважаю храбрых противников». Протянул мне кусок сала, краюху хлеба, и отправил в блок. Продукты в бараке разделили на всех арестантов. В 44 году определили меня возить на «опеле» военного инженера. А залпы наших орудий все слышнее. Тюкнул я гирькой немца по башке и рванул к своим на звуки канонады, еще и «языка» привез. Отправили меня на восстановление в госпиталь, и сразу же письмо Иринке накатал о своих мытарствах. А из ответного, написанного соседом, узнал, что погибли мои девочки под фашистскими бомбами. Только сын и уцелел. Теперь воюет где-то. Но и этот лучик света погас: в День Победы погиб Анатолий под пулей снайпера.

После демобилизации поехал к другу, в Урюпинск. Там и познакомился с беспризорником Ваней, назвавшись его отцом. Так и жили с Ваняткой. Я шоферил, да случилась неприятность – сбил корову, и лишили водительской книжки. Вот идем с сынком в Кашары. Может, там найду работу…

Вернулся на лодке мой водитель, и пришлось распрощаться с новыми знакомыми. Но я долго еще смотрел им вслед, размышляя о сложности и неоднозначности людских судеб.