Краткое содержание Евгений Онегин (Александр Сергеевич Пушкин)

Молодой дворянин Евгений Онегин едет из Петербурга в деревню к своему умирающему богатому дяде, досадуя на предстоящую скуку.

Двадцатичетырехлетний Евгений получил в детстве домашнее образование, его воспитывали французские гувернеры. Он свободно изъяснялся по-французски, легко танцевал, немного знал латынь, в разговоре умел вовремя промолчать или блеснуть эпиграммой — этого было достаточно, чтобы свет отнесся к нему благосклонно.

Онегин ведет жизнь, полную светских забав и любовных приключений. Каждый день он получает по нескольку

приглашений на вечер, едет гулять на бульвар, затем обедает у ресторатора, а оттуда отправляется в театр. Дома Евгений много времени проводит перед зеркалом за туалетом. В его кабинете есть все модные украшения и приспособления: духи, гребенки, пилочки, ножницы, щетки. «Быть можно дельным человеком / И думать о красе ногтей». Онегин вновь спешит — теперь на бал. Праздник в разгаре, звучит музыка, «летают ножки милых дам»…

Вернувшись с бала, Евгений ложится спать рано утром, когда Петербург уже пробуждается. «И завтра то же, что вчера». Но счастлив ли Евгений? Нет, все ему наскучило: друзья, красавицы, свет,

зрелища. Подобно байроновскому Чайльд Гарольду, он угрюм и разочарован. Онегин, запершись дома, пробует много читать, пробует писать сам — но все без толку. Им вновь овладевает хандра.

После смерти отца, жившего долгами и в конце концов разорившегося, Онегин, не желая заниматься тяжбами, отдает фамильное состояние заимодавцам. Он надеется унаследовать имущество своего дяди. И действительно, приехав к родственнику, Евгений узнает, что тот умер, оставив племяннику имение, заводы, леса и земли.

Евгений поселяется в деревне — жизнь хоть как-то изменилась. Сначала новое положение его развлекает, но скоро он убеждается, что и здесь так же скучно, как в Петербурге.

Облегчая участь крестьян, Евгений заменил барщину оброком. Из-за таких нововведений, а также недостаточной учтивости Онегин прослыл среди соседей «опаснейшим чудаком».

В то же время в соседнее поместье возвращается из Германии восемнадцатилетний Владимир Ленский, «поклонник Канта и поэт». Его душа еще не испорчена светом, он верит в любовь, славу, высшую и загадочную цель жизни. С милым простодушием он воспевает «нечто, и туманну даль» в возвышенных стихах. Красавец, выгодный жених, Ленский не желает стеснять себя ни узами брака, ни даже участием в житейских беседах соседей.

Совсем разные люди, Ленский и Онегин тем не менее сходятся и часто проводят время вместе. Евгений с улыбкой выслушивает «юный бред» Ленского. Полагая, что с годами заблуждения сами улетучатся, Онегин не спешит разочаровывать поэта, пылкость чувств Ленского все же вызывает в нем уважение. Ленский рассказывает другу о своей необыкновенной любви к Ольге, которую знает с детства и которую ему давно прочат в невесты.

На румяную, белокурую, всегда веселую Ольгу совсем не похожа ее старшая сестра, Татьяна. Задумчивая и печальная, она предпочитает шумным играм одиночество и чтение иностранных романов.

Мать Татьяны и Ольги в свое время была выдана замуж против воли. В деревне, куда ее увезли, она сначала плакала, но потом привыкла, освоилась, стала «самодержавно» управлять хозяйством и супругом. Дмитрий Ларин искренне любил свою жену, во всем ей доверяя. Семейство почитало старинные обычаи и обряды: в пост говели, в масленицу пекли блины. Так спокойно протекала их жизнь, пока «простой и добрый барин» не умер.

Ленский посещает могилу Ларина. Жизнь продолжается, одни поколения сменяются другими. Придет время, «наши внуки в добрый час / Из мира вытеснят и нас!».

В один из вечеров Ленский собирается в гости к Лариным. Онегину такое времяпровождение кажется скучным, но потом он решает присоединиться к другу, чтобы взглянуть на предмет его любви. На обратном пути Евгений откровенно делится своими впечатлениями: Ольга, по его мнению, заурядна, на месте юного поэта он выбрал бы скорее старшую сестру.

Между тем неожиданный визит друзей дал повод сплетням о будущей свадьбе Евгения и Татьяны. Сама Татьяна тайком думает об Онегине: «Пора пришла, она влюбилась». Погрузившись в чтение романов, Татьяна воображает себя их героиней, а Онегина — героем. Ночью она не может заснуть и заводит разговор о любви с няней. Та рассказывает, как была выдана замуж в тринадцать лет, и понять барышню не может. Вдруг Татьяна просит перо, бумагу и принимается за письмо к Онегину. В нем доверчивая, послушная влечению чувства, Татьяна откровенна. Она в своей милой простоте не ведает об опасности, не соблюдает осторожность, присущую «недоступным» холодным петербургским красавицам и хитрым кокеткам, заманивающим поклонников в свои сети. Письмо написано по-французски, поскольку дамам в то время гораздо привычнее было изъясняться именно на этом языке. Татьяна верит, что Евгений ей «послан Богом», что никому другому она не может вверить свою судьбу. Она ждет от Онегина решения и ответа.

Утром Татьяна в волнении просит няню Фи-липьевну отослать письмо соседу. Наступает томительное ожидание. Приезжает Ленский, наконец, за ним — Онегин. Татьяна быстро убегает в сад, там девушки-служанки поют, собирая ягоды. Татьяна никак не может успокоиться, и вдруг — перед ней появляется Евгений… Искренность и простота письма Татьяны тронули Онегина. Не желая обманывать доверчивую Таню, Евгений обращается к ней с «исповедью»: если бы он искал спокойной семейной жизни, то выбрал бы себе в подруги именно Татьяну, но он не создан для блаженства. Постепенно «исповедь» становится «проповедью»: Онегин советует Татьяне сдерживать чувства, иначе неопытность доведет ее до беды. Девушка в слезах выслушивает его.

Приходится признать, что Онегин поступил с Таней довольно благородно, как бы ни честили его враги и друзья. Мы в своей жизни не можем положиться ни на друзей, ни на родных, ни на любимых людей. Что же остается? «Любите самого себя…»

После объяснения с Онегиным Татьяна «увядает, бледнеет, гаснет и молчит». Ленский и Ольга, напротив, веселы. Они все время вместе. Ленский украшает рисунками и элегиями Ольгин альбом.

А Онегин тем временем предается спокойной деревенской жизни: «прогулки, чтенье, сон глубокий». Северное лето быстро проходит, наступает скучная осенняя пора, а за ней — и морозы. Зимними днями Онегин сидит дома, в гости к нему заезжает Ленский. Друзья пьют вино, беседуют у камина, вспоминают и о соседях. Ленский передает Евгению приглашение на именины Татьяны, увлеченно рассказывая об Ольге. Уже намечена свадьба, Ленский не сомневается в том, что он любим, поэтому он счастлив. Его вера наивна, но разве лучше тому, в ком «сердце опыт остудил»?

Татьяна любит русскую зиму: катание на санях, солнечные морозные дни и темные вечера. Наступают святки. Гадания, старинные предания, сны и приметы — во все это Татьяна верит. Ночью она собирается ворожить, но ей становится страшно. Татьяна ложится спать, сняв свой шелковый поясок. Ей снится странный сон.

Она одна идет по снегу, впереди шумит ручей, над ним — тонкий мосток. Внезапно появляется огромный медведь, который помогает Татьяне перебраться на другой берег, а потом преследует ее. Татьяна пытается бежать, но в изнеможении падает. Медведь приносит ее к какому-то шалашу и исчезает. Опомнившись, Татьяна слышит крики и шум, а через щелку в двери видит невероятных чудовищ, среди них как хозяин — Онегин! Вдруг от дуновения ветра дверь раскрывается, и вся шайка адских привидений, дико смеясь, приближается к ней. Услышав грозное слово Онегина, все исчезают. Евгений привлекает Татьяну к себе, но тут появляются Ольга и Ленский. Разгорается спор. Онегин, недовольный незваными гостями, хватает нож и убивает Ленского. Темнота, крик… Татьяна просыпается и сразу пытается разгадать сон, листая сонник Мартына Задеки.

Приходит день именин. Съезжаются гости: Пустяков, Скотинины, Буянов, мосье Трике и другие забавные фигуры. Приход Онегина приводит Таню в волнение, а Евгения это раздражает.

Он негодует на Ленского, позвавшего его сюда. После обеда начинается бал. Онегин находит предлог отомстить Ленскому: он любезничает с Ольгой, постоянно танцует с ней. Ленский изумлен. Он хочет пригласить Ольгу на следующий танец, но его невеста уже дала слово Онегину. Оскорбленный Ленский удаляется: только дуэль сможет теперь разрешить его судьбу.

На следующее утро Онегин получает от Ленского записку с вызовом на дуэль. Письмо привозит секундант Зарецкий, циничный, но неглупый человек, в прошлом буян, картежный вор, заядлый дуэлист, умевший и поссорить и помирить друзей. Теперь он мирный помещик. Онегин принимает вызов спокойно, но в душе остается недоволен собой: не нужно было так зло шутить над любовью друга.

Ленский с нетерпением ждет ответа, он рад, что Онегин не стал избегать поединка. После некоторых колебаний Владимир все же отправляется к Лариным. Его как ни в чем не бывало весело встречает Ольга. Смущенный, умиленный, счастливый Ленский больше не ревнует, но спасти возлюбленную от «развратителя» он все же обязан. Если бы Татьяна знала обо всем, она, быть может, предотвратила бы предстоящий поединок. Но и Онегин, и Ленский хранят молчание.

Вечером юный поэт в лирическом жару слагает прощальные стихи. Немного задремавшего Ленского будит сосед. Евгений же, проспав, опаздывает на встречу. Его давно ждут у мельницы. Онегин представляет в качестве секунданта своего слугу Гильо, что вызывает недовольство Зарецкого.

Словно в страшном сне, «враги» хладнокровно готовят друг другу гибель. Они могли бы помириться, но приходится платить дань светским обычаям: искренний порыв был бы принят за трусость. Закончены приготовления. Противники по команде сходятся, целятся – Евгений успевает выстрелить первым. Ленский убит. Онегин подбегает, зовет его — все напрасно.

Быть может, молодого поэта ждала вечная слава, а может быть — и обыкновенная скучная жизнь. Но как бы там ни было, юный мечтатель мертв. Зарецкий увозит оледенелый труп домой.

Пришла весна. У ручья, в тени двух сосен, стоит простой памятник: здесь покоится поэт Владимир Ленский. Когда-то сюда часто приходили погрустить сестры Ларины, теперь это место забыто людьми.

Ольга после гибели Ленского недолго плакала — полюбив улана, она обвенчалась, а вскоре и уехала с ним. Татьяна осталась одна. Она по-прежнему думает об Онегине, хотя должна была бы ненавидеть его за убийство Ленского. Гуляя однажды вечером, Татьяна приходит в опустевшую усадьбу Онегина. Ключница проводит ее в дом. Татьяна с умилением разглядывает «модную келью». С тех пор она часто приходит сюда, чтобы читать книги из библиотеки Евгения. Внимательно разглядывает Татьяна отметки на полях, с их помощью она начинает яснее понимать того, кого так обожала. Кто же он: ангел или бес, «уж не пародия ли он»?

Мать Татьяны тревожится: дочь отказывает всем женихам. Следуя советам соседей, она решает поехать в Москву, «на ярмарку невест». Татьяна прощается с любимыми лесами, лугами, со Свободой, которую ей придется сменить на суету света.

Зимой Ларины наконец заканчивают шумные Сборы, прощаются со слугами, усаживаются в возок и отправляются в долгую дорогу. В Москве они останавливаются у постаревшей кузины Алины. Все дни заняты визитами к многочисленным родственникам. Девицы окружают Таню, поверяют ей свои сердечные тайны, но та ничего не рассказывает им о своей любви. Пошлый вздор, равнодушные речи, сплетни слышит Татьяна в светских гостиных. В собрании среди шума, грохота музыки Татьяна уносится мечтой в свою деревню, к цветам и аллеям, к воспоминаниям о нем. Она не видит никого вокруг, но с нее стамой не сводит глаз какой-то важный генерал.

Через два с лишним года в Петербурге на светском рауте появляется одинокий и безмолвный Онегин. Вновь он остается чужим для общества. Люди готовы осуждать все странное и необычное, лишь посредственность им по плечу. И того, Кто, избавившись от ненужных мечтаний, вовремя добивается славы, денег и чинов, все признают «прекрасным человеком». Но грустно глядеть на жизнь как на обряд и послушно следовать за всеми. Онегин, дожив «без службы, без жены, без дел» до двадцати шести лет, не знает, чем заняться. Он уехал из деревни, но и путешествия ему надоели. И вот, вернувшись, он попадает «с корабля на бал».

Всеобщее внимание привлекает появившаяся в сопровождении важного генерала дама. Хотя ее и нельзя назвать прекрасной, все в ней мило и просто, без малейшей доли вульгарности. Смутные догадки Евгения подтверждаются: это та самая Татьяна, теперь княгиня. Князь представляет супруге своего друга Онегина. Евгений смущен, Татьяна же совершенно спокойна.

На следующий день, получив от князя приглашение, Онегин с нетерпением ждет вечера, чтобы поскорее увидеть Татьяну. Но наедине с ней он вновь чувствует неловкость. Появляются гости.'”Онегин занят только Татьяной. Таковы все люди: их влечет лишь запретный плод. Не оценив в свое время прелесть «девчонки нежной», Евгений влюбляется в неприступную и величавую «законодательницу» высшего света. Он неотступно следует за княгиней, но не может добиться внимания с ее стороны. В отчаянье он пишет Татьяне страстное послание, где оправдывается за свою былую холодность и умоляет о взаимности. Но Онегин не получает ответа ни на это, ни на другие письма. При встречах Татьяна холодна и не замечает его. Онегин запирается в кабинете и принимается за чтение, но мысли постоянно уносят его в прошлое.

Однажды весенним утром Онегин оставляет свое заточение и отправляется к Татьяне. Княгиня одна читает какое-то письмо и тихо плачет. Сейчас в ней можно узнать прежнюю бедную Таню. Онегин падает к ее ногам. Татьяна после долгого молчания обращается к Евгению: настала его очередь слушать. Когда-то он отверг любовь смиренной девочки. Зачем же преследовать ее теперь? Потому ли, что она богата и знатна, что ее позор принес бы Онегину «соблазнительную честь»? Татьяне чужды пышность, блеск светской жизни. Она была бы рада отдать все это за бедное жилище, за сад, где впервые она встретила Онегина. Но ее судьба решена. Ей пришлось, уступив мольбам матери, выйти замуж. Татьяна признается, что любит Онегина. И все-таки он должен ее оставить. «Но я другому отдана; / Я буду век ему верна» — с этими словами она уходит. Евгений поражен. Внезапно появляется муж Татьяны…

Автор — повествователь, чья биография частично совпадает с пушкинской. А. не только рассказывает о событиях, но и сам участвует в развитии сюжета.

Пушкин постепенно обособляет образ А. — и от образа главного героя, и от своей собственной личности. А., каким он предстает в многочисленных «лирических отступлениях» (которые постепенно выстраиваются в особую сюжетную линию), связан с Онегиным дружескими узами, но чем дальше, тем меньше с ним совпадает во вкусах, пристрастиях, взглядах. Связан он и с личностью Пушкина, который служит прототипом для себя самого. А. — такой же полноправный участник событий, как и Евгений Онегин, и Татьяна, и Ленский. Поэтому, когда в «Невском альманахе» появились иллюстрации к роману, изображающие Онегина и А., которому приданы были черты портретного сходства с самим Пушкиным, тот откликнулся язвительной эпиграммой («…сам Александр Сергеич Пушкин/ С мосье Онегиным стоит»).

Из многочисленных намеков, рассыпанных по тексту первой главы, читатель понимает, что А. гоним и, возможно, сослан. Потому так понятен для А. трагический финал жизни Овидия, окончившего дни «в Молдавии, в глуши степей, / Вдали Италии своей». Рассказ о родном Петербурге ведется сквозь дымку разлуки; разочарование, постигшее Евгения Онегина, не миновало и А. «Младые дни» его неслись в вихре света; жизнь его была поделена между театром и балами; стройные женские ножки вдохновляли его — увы, об этом теперь приходится лишь вспоминать.

Знакомство с Онегиным и происходит в тот момент, когда сплин (русская хандра) настигает обоих: «Я был озлоблен, он угрюм» (гл. 1, стр. XLV). Эта разочарованность сближает поэта с Онегиным, хотя того и невозможно приохотить к стихотворству или хотя бы научить отличать ямб от хорея. В принципе из такого разочарованного состояния есть только два очевидных выхода: в деятельную политическую оппозицию конца 1810-х гг. (круг преддекабристского «Союза благоденствия») или в страдательно-никчемную жизнь «лишнего человека». Онегину поначалу оставлены обе возможности; впоследствии сюжет «столкнет» героя на вторую дорогу; однако А., судя по всему, выбирает первую — и постоянно, вплоть до конца 6-й главы — намекает читателю на свое изгнанничество.

Он по-прежнему живет вдали от шумных столиц; сначала где-то в «Овидиевых краях», затем — в имении, в глубине России; здесь он бродит над озером, видит «творческие сны» и читает стихи старой няне да соседу. Позже, из «Путешествия Онегина», читатель узнает, что в 1823-м А. жил в Одессе, где и повстречался со старым знакомцем. (Очевидно, именно тогда он узнал от Онегина о Татьяне и о дуэли с Ленским.) Изгнание есть изгнание; приходится проститься с привычками юности — и остается лишь вздыхать, мечтая об Италии, думая о небе Африки, призывая «час свободы» (гл. 1, стр. L). От внешней неволи А. с самого начала убегает в «даль свободного романа» (гл. 1, стр. LX), который он то ли сочиняет, то ли «записывает» по горячим следам реальных событий, то ли записывает и сочиняет одновременно; в эту романную даль А. зовет за собой и читателя.

Время и пространство, в котором живет А., не совпадает с тем временем и пространством, в каком действуют остальные герои. Постоянно вторгаясь в повествование, ироничный А. создает иллюзию естественного, предельно свободного течения романной жизни. Рассуждения о поэтической славе («Без неприметного следа / Мне было б грустно свет оставить»), о неприступных красавицах, на чьем челе читается надпись ада «Оставь надежду навсегда» (гл. 3, стр. XXII— XXIII), о русской речи и дамском языке (XXVIII—XXX), о любви к самому себе (гл. 4, стр. VII, XXI, XXII), о смешных альбомах уездных барышень, которые куда милее великолепных альбомов светских дам (cтp.XXVIII— XXIX), о предпочтении «зрелого» вина бордо — легкомысленному шипучему аи, обращение к «Зизи, кристаллу души», прямая полемика с В. К. Кюхельбекером о торжественной оде и унылой элегии, косвенная полемика с Вяземским и Баратынским о зимнем пейзаже в русской поэзии (гл. 5, стр. I—III), — все это не только вводит в мир романа все новые и новые пласты «реальности» и «культуры», не только окружает его плотной дымкой литературных, политических, философских ассоциаций. Куда важнее, что есть посредник между условным пространством, в котором живут герои, и реальным пространством, в котором живет читатель. Этот посредник — А.

Нельзя сказать, что он не меняется от главы к главе, даже от строфы к строфе. Начав действовать в одном смысловом «поле» с Онегиным, А. постепенно перемещается в смысловое «поле» Татьяны Лариной; его идеалы постепенно становятся более патриархальными, национальными, «домашними». Но эти перемены происходят подспудно, они скрыты под покровом насмешливой интонации. Только в финале 5-й главы намечается определенный перелом. А. — пока в шутку — сообщает читателю, что впредь намерен «очищать» роман от лирических отступлений. В конце 6-й главы (стр. XLIII) эта тема развита вполне серьезно; А. перестает без конца вспоминать о своих прошлых чувствованиях и впервые заглядывает в собственное будущее: «…лета к суровой прозе клонят Ужель мне скоро тридцать лет?» Приближается зрелость. Близится перелом в душевной жизни А. — и вместе с ним меняются внешние обстоятельства; А. снова «В шуме света»; изгнание окончилось. Об этом сообщено так же, как сообщалось об изгнанничестве, в форме намека: «…с ясною душою / Пускаюсь ныне в новый путь Не дай остыть душе поэта В мертвящем упоенье света, / В сем омуте, где с вами я / Купаюсь, милые друзья!» (стр. XLV—XLVI).

А. и Муза. Последняя, 8-я глава дает совершенно новый образ А., как дает она и новый образ Евгения Онегина: А. и герой, одновременно разочаровавшиеся в «наслажденьях жизни» в начале романа, одновременно начинают новый виток судьбы — в его конце. А. многое пережил, многое познал; он обращается к истоку — лицейским дням, когда ему открылось таинство Поэзии. «В те дни, когда в садах Лицея / Я безмятежно расцветал…» (стр. I).

Воспоминание об этих днях окрашено легким юмором, — но одновременно пронизано и мистическим трепетом. Рассказ о первом явлении Музы ведется на религиозном языке («Моя студенческая келья / Вдруг озарилась…». Знаменитый, эпизод пушкинской биографии — приезд Г. Р. Державина на лицейский экзамен — наделяется священным смыслом; это не просто рассказ об одобрении старшим поэтом младшего, даже не просто метафора «передачи лиры». Это — настоящее торжество перехода поэтической благодати от Державина к А. романа («Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил», стр. II). Вся последующая жизнь А., все ее события, о которых читатель уже знает из предшествующих глав, предстают в новом ракурсе — религиозно-поэтическом. История собственной жизни А. отступает в тень; история его Музы — выходит на первый план.

Все прежние подробности о «кокетках записных», театральных ложах, закулисных встречах и ножках заменены одной метафорой: «шум пиров» (стр. III). Намеки на связь с политической оппозицией превратились в упоминание о «буйных спорах», опала и ссылка превращены в «побег» от тайного союза, чуть ли не добровольный. Главное заключалось не в этом, внешнем; главное заключалось в том, какой облик в разные периоды жизни принимала Муза. В период «пиров» она была вакханочкой; на Кавказе — балладной Ленорой; в Молдавии одичала и стала чуть ли не цыганкой; наконец, в деревне она уподобилась «барышне уездной С французской книжкою в руках» (гл. 8, стр. V). То есть обрела черты Татьяны Лариной.

Вернувшись из «побега», А. впервые выводит свою Музу на светский раут — туда, где должна произойти новая встреча Онегина с Татьяной. Глазами Музы читатель смотрит на Евгения, вернувшегося после долгой отлучки; и этот взгляд почти неотличим от того, какой некогда бросала на Онегина юная Ларина.

Завершая роман, Автор считает своим долгом доверительно попрощаться с читателем, с которым у него установились задушевные и даже дружеские отношения: «Кто б ни был ты, о мой читатель…» (гл. 8, стр. XLIX). Карты открыты; сюжет, изложенный в романе, прямо объявлен вымыслом; намек на его связь с обстоятельствами жизни самого поэта и близких ему людей прозрачен, И все-таки это обманчивая откровенность; это прозрачность «магического кристалла», сквозь который можно различить нечто невидимое, но бесполезно разглядывать что бы то ни было реальное. В последней строфе сама жизнь уподоблена роману (и одновременно бокалу вина, а значит — пиру); казалось бы, все смысловые акценты окончательно расставлены. Но за этим следует текст «пропущенной главы» — «Отрывки из Путешествия Онегина», где снова всерьез говорится о реальной встрече А. и героя в Одессе в 1823 г. Все запутывается окончательно; где литература, где действительность, понять невозможно — именно этого А. и добивается.

Владимир Ленский — молодой помещик, приятель Онегина, в результате ссоры убит им на дуэли. В романе о любви не обойтись без мотива ревности, хотя бы напрасной. Л. приезжает в деревню почти одновременно со своим новым соседом Онегиным; сходится с ним; вводит в дом Лариных; знакомит с Татьяной и ее сестрой Ольгой — своей невестой. После того как раздраженный Онегин, чтобы досадить другу, начинает притворно ухаживать за Ольгой, — причем за две недели до ее свадьбы с Л., — тот вызывает Евгения на дуэль; Онегин убивает Л.

Главное предназначение Л. в том, чтобы оттенить чрезмерную трезвость Онегина чрезмерной же возвышенностью, «неотмирностью». И в этом он вполне сопоставим с главным героем. (Эта «сомасштабность» подчеркнута даже одинаковым «построением» литературных имен: фамилии и Онегина, и Ленского образованы от названий рек. «Реальный» дворянин не мог иметь такого родового прозвания, ибо крупная река не могла полностью входить в пределы его вотчины; так что при всей своей «русскости», при всем своем жизнеподобии «прозвания» героев подчеркнуто-условны.)

Л. приезжает в свое Красногорье (ср. Тригорское) «из Германии туманной», где он стал поклонником Канта и поэтом. Ему «без малого осьмнадцать лет»; он богат, хорош собою; речь его всегда восторженна, дух пылок и довольно странен. Все это не просто набор деталей» биографических подробностей; поведение Л., его речь, его облик (кудри черные до плеч) указывают на свободомыслие. Но не на свободомыслие английского аристократического образца, которому (как поначалу кажется) следует денди Онегин, — а на вольномыслие интеллектуального, «геттингенского» типа (Геттингенский университет был одним из главных рассадников европейского вольномыслия, философского и экономического. Здесь учились многие русские либералы 1810—1820-х гг., в том числе повлиявший на юного Пушкина экономист Н.И.Тургенев, лицейские профессора А. И. Галич, А. П. Кунипын.) Новомодным романтизмом в «немецком» духе навеяна и поэзия Л.; он поет «нечто, и туманну даль», пишет «темно и вяло». При этом стилистика его прощальной элегии «Куда, куда вы удалились, / Весны моей златыя дни…» ориентируется на общие места французской лирики 1810-х гг. А сам молодой поэт, несмотря на модные привычки, внешность и заемные вкусы; — «сердцем милый был невежда», то есть втайне от себя и окружающих он в душе; остается провинциальным русским помещикам. Милым, простым, не слишком утонченным, и не чрезмерно глубоким. Онегин назван в ррмане пародией. Это в полной мере относится и к Л. С той разницей, что его маска (во всем противоположная онегинской, но тоже не совпадающая с лицом) скрывает отнюдь не душевную пустоту, но скорее сердечную простоту. И чем сложнее маска, тем проще кажется отзывчивая душа, озаренная светом поэтического дарования (которое может развернуться, а может и погаснуть впоследствии, как уточняет автор).

Л. влюбляется в соседку, Ольгу Ларину, как герой романа — в героиню романа; видит в ней только поэтические черты, словно вычитал свою Ольгу в любовной лирике К. Н. Батюшкова («Всегда скромна, всегда послушна Как поцелуй любви мила; / Глаза, как небо, голубые, / Улыбка, локоны льняные, / Движенье, голос, легкий стан, / Все в Ольге но Любой роман / Возьмите и найдете верно / Ее портрет»). Такой видит ее Л. Автор сопровождает ироничным комментарием точку зрения героя. Л. воспринимает возлюбленную так же, как Татьяна воспринимает Онегина: сквозь призму литературы. Но беда в том, что читатель имеет возможность тут же взглянуть на Ольгу трезвыми, даже слишком трезвыми, глазами Онегина— «Кругла, красна лицом она». Ни золотых волос, ни легкого стана.

Ольга — обычная деревенская барышня, против собственной воли назначенная Владимиром на роль Музы; роль эта ей не под силу; она в том неповинна. (Недаром проницательный Онегин замечает в разговоре с Л., что, будь он поэтом, выбрал бы старшую, Татьяну.) Нет никакой ее вины и в том, что Л., который «строит» отношения с возлюбленной предельно серьезно, по образцу сентиментальной литературы (совместное чтение нравоучительных романов с пропуском «опасных» мест, шахматная игра), неверно «прочитывает» смысл её действий и поступков. Готовность без конца танцевать с Онегиным во время последнего бала для нее не связана с флиртом, тем более с изменой; это не вызов жениху; это просто – лёгкомысленность веселья. И когда Л. (уже пославший вызов на дуэль) совершает прощальный визит к Лариным, Ольга недоуменно вопрашает: отчего он так рано вчера уехал? В жертве (страшной жертве собственной жизнью!), которую Владимир готовится за нее принести, она не нуждается; ее сознание минутно, впечатления в нем долго не задерживаются. Так и смерть Л. будет ею оплакана и забыта; «С улыбкой легкой на устах» Ольга тут же выйдет замуж за улана и уедет с ним в полк.

На постоянном несовпадении внутреннего и внешнего облика героя, его «внутренней и внешней форм» строится романный образ. Таким Л. входит в сюжет, таким и выходит из него. Он ранен на дуэли в грудь навылет; жизнь его оборвалась. Но какой удел ждал героя, останься он жив? Автор анализирует две взаимоисключающие возможности. Быть может, Л. был рожден для «блага мира», для великих свершений или хотя бы поэтической славы. Но, может статься, ему выпал бы «обыкновенный» удел сельского барина, расхаживающего по дому в халате, занятого хозяйством и живущего ради самой жизни, а не ради грандиозной цели. Совместить одно с другим невозможно; но где-то в подтексте угадывается авторская мысль: стань Владимир «героем», он сохранил бы провинциальный поме-щичий «заквас», простой и здоровый; сделайся он уездным помещиком, все равно поэтическое горе^Йе не до конца уснуло бы в нем. Только смерть способна отменить это противоречие, лишить выбор между двумя «возможностями» какого бы то ни было смысла.

Автор и герой. Л. не может не вызывать авторской иронии и авторской симпатии, как все наивное, чистое, неглубокое и вдохновенное. Поэтому интонация рассказа о Л. все время двоится, раскачивается между полюсами — от насмешки к «отческому» любованию и обратно. Ирония проступает сквозь симпатию, симпатия просвечивает сквозь иронию. Даже когда жизнь Л. заходит на последний круг, двойственная тональность повествования сохраняется; просто ирония становится сдержанней и глуше, сочувствие — пронзительней, а полюса — ближе.

В ночь перед дуэлью Л. читает Шиллера, упоенно сочиняет свой последние стихи, хотя бы и полные «любовней чепухи» — и это трогает автора, Жизнь вот-вот уйдет от Л., а он продолжает играть в поэта и засыпает на «модном слове идеал». Автору горько-смешно говорить об этом.

Но вот Л. (во многом из-за своего упрямства, своей поэтической гордости, ибо Онегин намекнул на готовность примириться) убит. Голос Автора приобретает сердечную торжественность: «…странен/ Был томный лик его чела». В идиллические тона окрашено описание «памятника простого», сооруженного на могиле Владимира; сама могила забыта всеми; позже это печальное описание будет повторено в финале стихотворной повести «Медный всадник», где говорится о безымянной могиле бедного Евгения. Но, воспроизводя надпись на памятнике, Автор вновь допускает легкую иронию и вновь окутывает ее дымкой неподдельной грусти; он смешивает смех и слезы, чтобы читатель проводил Владимира с тем же смешанным чувством, с каким впервые встретил его: «Владимир Ленский здесь лежит, / Погибший рано смертью смелых, / В такой-то год, таких-то лет. / Покойся, юноша-поэт!»

Прототипы. Литературная родословная. Как все остальные герои романа, Л. должен был производить на современного читателя двойственное впечатление: казаться узнаваемым и оставаться неузнанным. Его образ будто «списан» с реальности, а на самом деле — за ним нет никакого определенного прототипа. (Хотя предпринималась попытка указать на пушкинского сокурсника поэта В. К. Кюхельбекера.) Точно так же обстоит дело и с «литературной родословной ». Полукомическая фигура молодого восторженного поэта была разработана русской драматургией конца XVIII — начала XIX в. Образ восторженно-чистого, внутренне трагичного юного «певца» дан в романтической лирике начала века («Сельское кладбище» В. А. Жуковского и др.). Но эти образы не исчерпывают «литературной личности» — в отличие от романтизированного образа юноши поэта в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин» (1878). Оперная трактовка повлияла и на читательское восприятие нескольких поколений.

Евгений Онегин — главный герой романа в стихах. Введен в сюжет сразу, без предисловий и прологов. В главе 1 Е. О. едет в деревню к занемогшему дяде, чтобы застать его уже умершим, вступить в права наследства, два дня понаслаж-даться деревенским покоем, а затем вновь впасть в излюбленное состояние разочарованного денди — хандру. Скуку не способны развеять даже хозяйственные эксперименты в духе времени (замена барщины оброком). Одиночество скрашивает лишь дружба с соседом Владимиром Ленским, молодым поэтом и свободолюбцем, только что вернувшимся из Геттингенского университета. Е. О. старше на 8 лет (родился в 1795 или 1796г.); в отличие от Ленского разочарован в жизни, но не спешит разочаровать Владимира, влюбившегося в соседку, Ольгу Ларину (гл. 2). Ленский и вводит Е. О. в дом Лариных; сестра Ольги, Татьяна, влюбляется в Евгения и отправляет ему письмо, «скроенное» по лекалу любовного романа — и притом предельно искреннее (гл. 3). Е. О. тронут, но отказывается поддержать «романную» игру. Он поступает как благородный (само имя «Евгений» и значит «благородный») светский человек; выдержав паузу, является в дом Лариных и в саду объясняется с неопытной девушкой. Его исповедь, перерастающая в проповедь, по-отечески тепла, но по-отечески же и нравоучительна; он готов любить Татьяну «любовью брата» и даже чуть сильней, — но не более того (гл. 4).

Наметившийся любовный сюжет кажется развязанным; Е. О. продолжает жить анахоретом, подражая Байрону, плавает в реке, принимает ванну со льдом; сам с собою играет в бильярд «в два шара», пока не получает через Ленского приглашение пожаловать на именины Татьяны, 12 января 1821 г. (гл. 5). Здесь, раздраженный полуобмороком Татьяны (он продолжает «читать» ее поведение сквозь романную призму и не верит в непосредственность порыва), Е. О. решает подразнить Ленского, дважды приглашает Ольгу (которая через две недели должна выйти за Владимира замуж!), затем танцует с ней мазурку, сочиняет ей мадригал, добивается согласия на котильон, — чем вызывает бешеную ревность Ленского (гл. 5). Наутро Через соседа-дуэлянта Зарецкого (типовая литературная фамилия-бретера) получает от Ленского вызов на дуэль. Отвечает — в соответствии с дуэльным кодексом — безусловным согласием; потом жалеет, но поздно: «…дико светская вражда/ Боится ложного суда». Чуть не проспав и прихватив вместо секунданта слугу-француза Гильо, Е. О. является в рощу; начав с 34 шагов, дуэлянты сходятся; Евгений стреляет первым — Ленский убит (гл. 6). Е. О. вынужден уехать в Петербург; так, едва завязавшись, обрывается и нить сюжета светской повести.

Зато любовный сюжет, после ложной развязки 4-й главы, получает неожиданное продолжение. Е. О. совершает длительное путешествие по России (с июля 1821 г. по август 1824 г.; Москва, Нижний Новгород, Астрахань, Кавказ, Таврида (Крым), Одесса; о маршруте читатель узнает позже, из отрывков из путешествия Е. О., публикуемых в виде «приложения» пропущенной главы к основному тексту романа). Вернувшись в Петербург, Е. О. на светском рауте встречает Татьяну, вышедшую замуж за «важного» генерала и ставшую княгиней. Он потрясен переменой; влюблен без ума; зеркально повторяя сюжетный «ход» самой Татьяны, отправляет ей письмо, другое, третье и не получает ответа — лишь гнев в ее глазах и «крещенский холод» при встрече в «одном собранье». Потеряв голову, Е. О. едет к Татьяне без предупреждения; застает ее в уборной за чтением своего письма; выслушивает слезную проповедь («Я вас люблю Но я другому отдана; / Я буду век ему верна»); остается стоять «как будто громом пораженный», — и в этот момент раздается шпор «незапный звон» Татьяниного мужа. Кульминация заменяет развязку; финал остается открытым; читатель расстается с героем на крутом переломе его судьбы (гл. 8).

Имя. Литературная родословная. Дав герою имя Евгений и фамилию Онегин, Пушкин сразу вывел его за пределы реального, жизненного пространства. Со времен поэта XVIII в., Кантемира, имя «Евгений» сатирически связывалось с литературном образом молодого дворянина, «пользующееся привилегиями предков, но не имеющего их заслуг». Фамилия «Онегин» — равно как «Ленский» — подчеркнуто «вымышленная»; дворянин мог носить фамилию, образованную от географического названия, только в том случае, если топоним указывал на его родовое владение, а крупные реки не могли полностью протекать в пределах родовых вотчин. (По той же модели, восходящей к опыту русской комедии XIX в., но с оглядкой именно на Пушкина, будут образованы фамилии Печорин у Лермонтова, Волгин у Бестужева-Марлинского и др.) Едва дав герою «литературное» прозвание, Пушкин тут же соотнес его с реальными людьми 1820-х гг.; Е. О. знаком с П. А. Вяземским, он «второй Чедаев»; на дружеской ноге и с Автором романа (хотя образ Автора, в свою очередь, лишь условно совпадает с личностью Пушкина). Но, связав Е. О. с живой жизнью, Пушкин отказался проводить параллели между его судьбой — и судьбами реальных людей, «прототипов».

«Второй Чедаев» отражен в многочисленных литературных зеркалах, подчас взаимоисключающих. Евгений связывается то с авантюрным героем романа Ч. Метьюрина «Мелъмот-скиталец» (также начинающегося поездкой Мельмота к больному дяде), то с разочарованным Чайльд Гарольдом Дж. Г. Байрона, то с Грандисоном (таким видит его Татьяна; Автор с ней не согласен), то с Чацким из «Горя от ума». Так достигается замечательный эффект; образ героя свободно перемещается из жизненного пространства в литературное и обратно, он ускользает от однозначных характеристик.

Во многом это объясняется и подвижностью авторского отношения к герою. Оно меняется не только от главы к главе (роман печатался отдельными выпусками по мере написания; замысел менялся по ходу работы), но и в пределах одной главы. Судя по первой из них, в Е. О. должен был узнаваться тип современного Пушкину (практически одно поколение!) петербуржца, получившего домашнее «французское» воспитание, поверхностно образованного (латынь, чтоб «эпиграфы разбирать»; анекдоты (т.е. забавные случаи) из мировой истории; неумение отличить «ямба от хорея»), зато постигшего «науку страсти нежной».

Е. О. сначала «жить торопится и чувствовать спешит». (Распорядок его дня в первой главе полностью соответствует традиции светского времяпрепровождения: позднее, за полдень, пробуждение; занятия в «модном кабинете», прогулка по бульвару; дружеский ужин; театр; бал.) Затем он разочаровывается во всем и охладевает душой; попытки заняться писательством ни к чему не приводят. Е. О. охватывает модная английская болезнь — сплин, русская хандра. В начале первой главы Автор готов сблизить оне-гинскую разочарованность с разочарованностью оппозиционной молодежи из круга преддекаб-ристского «Союза благоденствия». (Евгений читает Адама Смита; его равнодушие к поэзии уравновешено вниманием к политической экономии; его модный туалет, франтовство и повес-ничанье по-чаадаевски отдают фрондерством.) Но к концу главы психологические мотивировки образа меняются; разочаровавшись в наслаждениях света, Е. О. не становится «серьезным» бунтарем; причина его томления — душевная пустота; его внешний блеск указывает на внутренний холод; его язвительные речи свидетельствуют не столько о критическом взгляде на современный мир, сколько о презрительности и высокомерии. «Байронический» тип поведения лишается романтического ореола; Автор, поспешивший записать Е. О. в свои приятели, постепенно отдаляется от него, чтобы в конце концов признаться: «Всегда я рад заметить разность / Между Онегиным и мной».

Мало того, «серьезная» точка зрения на Е. О. как на оппозиционера передоверена глуповатым провинциальным помещикам, его соседям по дядиному имению (где-то на северо-западе России, в семи днях езды «на своих» из Москвы, то есть в глуши, подобной Михайловскому). Только они способны считать Е. О. «опаснейшим» чудаком и даже «фармазоном», то есть участником масонской организации. Автор (и читатель) смотрят на него иным, все более трезвым взглядом. Что, однако, в той же мере отдаляет Автора от Е. О. — в какой и заново сближает его с подчеркнутоттрезвым героем, но на ином уровне.

Постепенно к этому взгляду должна прийти и Татьяна, которая (будучи, как всякая уездная барышня, читательницей романов) сама, с помощью своего воображения, привносит в образ Е. О. таинственно-романтические черты. То он ей кажется спасителем Грандисоном, то искусителем Ловласом; то демоническим разбойником, главарем разбойной шайки, балладным злодеем (таким он входит в ее сон). Именно в такого, литературного Е. О. влюбляется она без памяти; именно такому, литературному, Е.О. адресует свое любовное письмо, ожидая от него литературной же реакции. («Спасительной» или «искусительной» — это уж как получится.) Е. О., однако, хотя и тронут письмом, действует как хорошо воспитанный светский человек — и только; это Татьяну устроить никак не может.

Однако Е. О. не в состоянии измениться. Как светский человек, он дразнит Ленского мнимым увлечением Ольгой; как светский человек, холодно принимает вызов (при том, что смертельную обиду другу нанести совсем не хотел и драться с ним не желает); как светский человек, убивает своего приятеля-антипода. Не из жестокости (над мертвым Ленским он стоит; «в тоске сердечных угрызений»), а по воле обстоятельств. И когда после отъезда Е. О. в Петербург Татьяна попадает в деревенский кабинет, всматривается в детали обстановки (груды книг, портрет лорда Байрона, столбик с чугунной куклой Наполеона), пытается его глазами читать романы, следя за резкими отметками холеного онегинского ногтя на полях, то ее точка зрения на Е. О. сближается с авторской. Он — не «созданье ада иль небес», а, может статься, всего лишь пародия на свою эпоху и свою среду.

Герой, презирающий мир за его пошлость, противопоставляющий свое поведение старомодной норме, вдруг оказывается предельно несамостоятельным; и то, что приговор вынесен по-прежнему любящей Е. О. Татьяной, особенно страшно.

В таком эмоциональном «ореале» герой появляется перед читателем и восьмой главе., (Промежуточное звено онегинской судьбы, способное вновь резко осложнитъ его образ, — отрывки из путешествия, — пропущено, перенесено в конец романа.) Теперь уже не Автор, не Татьяна, но пушкинская Муза пытается разгадать загадку Е. О. — сплин или «страждущая спесь» в его лице? Какую маску он носит теперь? Мельмота? Космополита? Патриота? Но в том и дело, что психологическому портрету героя предстоит претерпеть еще одну существенную перемену.

Встреча с Татьяной заставляет что-то шевельнуться в глубине «души холодной и ленивой»; эпитет, который однажды уже был закреплен за поэтичным Ленским, в начале 8-й главы как бы ненароком применен к Е. О. («безмолвный и туманный»). И эта «переадресовка» эпитета оказывается неслучайной и вполне уместной. Продолжая зависеть от «законов света» (любовь к Татьяне тем сильнее, чем слаще запретный плод и чем неприступней молодая княгиня), Е. О. тем не менее открывает в своей душе способность любить искренне и вдохновенно — «как дитя». Письмо (которое он пишет по-русски, в отличие от Татьяны, писавшей по-французски) одновременно и светски-куртуазное, дерзко адресованное замужней женщине, и предельно сердечное. (Недаром Пушкин вводит в это письмо парафраз своего собственного стихотворения 1830 г. о покое, счастье и воле — «На свете счастья нет…».)

И когда, не получив ответа, Е. О. в отчаянии принимается читать без разбора, а затем пробует сочинять, — это не просто повтор эпизодов его биографии, о которых читатель знает из первой главы. Тогда (равно как в деревенском кабинете) он читал «по обязанности» — то, что «на слуху», подражая духу времени. Теперь он читает Руссо, Гиббона и других авторов, чтобы забыться в страдании. Причем читает «духовными глазами/ Другие строки». Тогда он пробовал писать от скуки, теперь — от страсти и как никогда близок к тому, чтобы действительно стать поэтом, подобно Ленскому или даже самому Автору. И последний поступок Е. О., о котором читатель узнает, — незваный визит к Татьяне, посещение ее уборной без предупреждения — столько же неприличен, сколько и горяч, откровенен.

Пустота начала заполняться, — не поверхностным свободомыслием, не поверхностной же философией, но непосредственным чувством, жизнью сердца. Именно в этот миг Е. О. суждено пережить одно из самых горьких потрясений своей жизни — окончательный и бесповоротный отказ Татьяны, которая преподает тайно любимому ею Евгению нравственный урок верности и самоотверженной силы страдания. Этот отказ перечеркивает все надежды Е. О. на счастье (хотя бы и беззаконное!), но производит в нем такой переворот чувств и мыслей, который едва ли не важнее счастья, едва ли не дороже его.

Финал романа принципиально открыт и оставляет образ героя недовершенным. Е. О. замирает на границе, где завершается замкнутое романное пространство и начинается пространссво самой жизни. Восприятие онегинского образа оказалось поэтому необычайно противоречивым, — как восприятие живого, постоянно меняющегося человека.

В процессе публикации романа отдельными главами менялось отношение к образу Е. О. у писателей декабристского круга; ожидание того, что Пушкин «выведет» второго Чацкого, контрастно противопоставленного свету и обличающего общество (А. А. Бестужев), не оправдалось; «франт», поставленный в центр большого романа, казался фигурой неуместной; близкой к Бестужеву точке зрения на Е. О. придерживался К. Ф. Рылеев. Молодой И. В. Киреевский, еще не ставший славянофилом, но имеющий внутреннюю склонность к почвенничеству, определил Е. О. как пустоту, у которой нет определенной физиономии («Нечто о характере поэзии Пушкина», 1828). В более поздней (1844—1845) оценке В. Г. Белинского Е. О. — эпохальный тип, в котором отразилась российская действительность; «эгоист поневоле», трагически зависимый от среды. Как тип «лишнего человека» воспринимала Е. О. не только «натуральная школа», но и писатели поколения М. Ю. Лермонтова (типологическое родство Печорина с Е. О.). В позднейшей «Пушкинской речи» Ф. М. Достоевского (1880) Е. О. был полемически определен как тип европейского «гордеца», которому противостоит образ русской смиренницы Татьяны Лариной; тема «наполеонизма» Е. О., кратко намеченная Пушкиным, разрастается здесь до общефилософского масштаба.

Татьяна (Дмитриевна) Ларина — любимая героиня Пушкина, самый известный женский образ русской литературы.

Имя, литературная родословная. Знакомя читателя с Татьяной, Автор прежде всего спешит подчеркнуть, что «впервые именем таким» освещены страницы русского романа. Это значит, что героиня связана с миром провинциальной русской жизни, с девичьей, с «воспоминаньем старины» теснее, чем с миром русской словесности. Теснее, но не исключительнее. Во-первых, у этого имени есть узнаваемая литературная «рифма» (на что указывает и эпиграф к 5-й главе, и «сон Татьяны») — героиня баллады В. А. Жуковского «Светлана». Во-вторых, фамилия Т. Л., кажущаяся «обыденной», «провинциальной», также вполне литературна, производна от образа Лар, домашних славянских божеств, столь часто поминаемых в русской поэзии начала XIX в. В-третьих, несмотря на многочисленные игровые намеки Автора, у Т. Л. нет и не могло быть настоящего прототипа; безуспешные попытки «назначить» на эту почетную роль возлюбленную Пушкина А. П. Керн, Н. Д. Фонвизину, других женщин были предприняты «задним числом». Просто литературную биографию Т. Л. пытались применить к обстоятельствам действительной жизни пушкинских современниц — со всеми вытекающими последствиями.

Сюжетная роль. Т. Л. появляется перед читателем во 2-й главе, когда уже произошло знакомство с Онегиным и Ленским, почти одновременно приехавшими на жительство в деревню; когда в действие введена ее младшая сестра Ольга — и ясно, что у Ленского с Ольгой роман. То есть расстановка сил определена, а сюжетные линии прочерчены или хотя бы намечены. Ленский «занят», Онегин «свободен»; Т. Л. обречена в него влюбиться. В 3-й главе она пишет и посылает Евгению письмо с объяснением в любви; то есть берет инициативу на себя, нарушая все поведенческие нормы эпохи, зато соблюдая правила романного поведения. Так могла бы поступить героиня какой-нибудь из французских книг, которыми Т. Л. зачитывается.

Естественно, Онегин ведет себя как благородный светский человек (не как «романический герой»); в 4-й главе он ласково объясняет Т. Л., что готов любить ее «любовью брата», но не рожден для супружества (т. е. «романный» поворот событий даже не обсуждается!); затем, в 6-й главе, убивает Ленского на дуэли и спешно отбывает в Петербург. Сюжетная линия Т. Л. проходит через первую кульминацию и движется дальше.

Ольга выходит замуж за улана; оставшись в полном одиночестве, «без друга и сестры», Т. Л. посещает деревенский кабинет Онегина, всматривается в обстановку, следит за онегинскими пометами на полях модных книг, чтобы понять его, и вдруг находит простое и страшное объяснение: «Уж не пародия ли он». В этот момент позиции Автора и героини окончательно сближаются.

Зимою Т. Л. везут в Москву на «ярмарку невест»; здесь на нее обращает внимание «какой-то важный генерал» — и читатель расстается с «милой Таней» до 8-й главы, чтобы вместе с Онегиным встретить на светском рауте строгую красавицу, прошедшую «школу чувств», 8-я глава в сжатом виде повторяет схему всего предшествующего сюжета; только Т. Л. и Онегин меняются местами. Теперь он влюбляется в светскую красавицу; пишет ей письма; не получает ответа; неожиданно является на дом — и выслушивает ее проповедь, не лишенную некоторой «мстительности» («Тогда Я вам не нравилась Что ж ныне / Меня преследуете вы? Не потому ль, что в высшем свете / Теперь являться я должна?»), но при этом исполненную тайной любви, достоинства и смирения перед жизненным долгом. Вторая кульминация служит окончательной развязкой сюжетной линии и романа в целом; и в этот миг высшего сюжетного напряжения Автор «покидает» героев; роман о любви, счастье и страдании завершен.

Место в системе персонажей. Структура образа. Роль сюжетного антипода Онегину (лед и пламень; чрезмерная трезвость и чрезмерная восторженность) первоначальным замыслом Пушкина отведена была Ленскому; роль антипода психологического досталась Т. Л. Он — столичный денди, она — задумчивая полудеревенская барышня; он томится «душевной пустотой», ее отличают «плоды сердечной полноты»; он — умеренный читатель «модных книг», она— читательница по призванию (в детстве — тиха, задумчива, не любит кукол, не играет в горелки; в юности романы «ей заменяли все»); он — космополит, она связана с патриархальной русской традицией. В соответствии с этим строится ее образ — образ героини, равновеликой (а не просто сомасштабной — как Ленский) заглавному персонажу. Недаром лишь Т. Л. и Онегин — если не считать самого Автора — связаны одновременно и с подчеркнуто-вымышленными персонажами, и с реальными людьми той эпохи. Т. Л. общается не только с окружающими помещиками, чьи традиционно-литературные фамилии указывают на их условность, «придуман-ность» (Скотинины, Буянов [ср. героя поэмы В. Л. Пушкина «Опасный сосед»] и др.), но и, например, с кн. П. А. Вяземским, и с московскими «архивными юношами», и, возможно, с И. И. Дмитриевым. Такая «двойная прописка» героини в условном и реально-историческом пространстве подчеркивает ее особый статус, «по-граничность» ее образа между жизнью и литературой. И хотя Т. Л. играет менее заметную роль в построении собственно фабулы романа, нежели Евгений (на нем «замкнуты» все церсонажи, все события романа; она же никак не связана с петербургским миром; почти не соприкасается с Ленским и др.), главное не в этом. Психология в «Евгении Онегине» начинает теснить сюжетику, а психологический облик Т. Л. прописан с особым тщанием.

Прежде всего Т. Л. — героиня не только со своей собственной историей, но и с предысторией. Сама ее фамилия призвана напоминать об уюте, домашности, семейном преемстве, потому в роман включен подробный рассказ о ее родителях. (Тогда как о покойных родителях Ленского читатель не знает ничего; об отце Онегина — только то, что он хозяйствовал по старинке и «земли отдавал в залог».) Старшие Ларины — хлебосольные русские баре, обычные, простые и добрые. На масленой у них блины, на Троицу они «роняли слезки три»; два раза в год говели; когда пришел час, Дмитрий Ларин, бригадир (тень фонвизинской комедии «Бригадир» сама собою ложится на его образ), «умер в час перед обедом». Родители Т. Л. — герои семейной пасторали, русские Филемон и Бавкида (лишенные, однако, мифологической глубины своих прообразов). Их жизнь предельно непохожа на ту, о какой мечтает утонченная Т. Л.; и все-таки именно их жизнь сформировала ее русскую психологию. Русскую — несмотря на «европейское» чтение и французский язык: даже любовное письмо к Онегину написано по-французски. Очень важно, что судьба матери как бы предварила будущую судьбу самой Т. Л. Пусть в сниженном, обытовленном виде, но — предварила. Рассказ о ее замужестве (родители выдали Ла-рину-старшую не за выбранного ею «Грандисо-на», гвардии сержанта, но за Дмитрия) Автор недаром завершает словами Шатобриана, которые отзовутся в реплике Т. Л. во время последнего объяснения с Онегиным («Привычка свыше нам дана: / Замена счастию она» — «Но я другому отдана; / Я буду век ему верна».)

Затем, в первой части романа (гл. 2—5) Т. Л. предстает уездной барышней пушкинского поколения, поколения читательниц, поколения мечтательных девушек (ей семнадцать; значит, родилась она в одном году с Ленским, в 1803-м). Ее внутренний мир, ее представления о жизни в той же мере сформированы патриархальной традицией, в какой — сюжетами романов. Чуть старомодных, «добайроновских», по преимуществу французских, но также и переводных английских. В миг, когда Онегин появляется на ее жизненном горизонте, Т. Л. ждет возвышенной любви и готова влюбиться «в кого-нибудь», лишь бы он походил на романтического героя.

Недаром она смотрит на Евгения сквозь литературную призму, поочередно примеряя на него разнообразные романные одежды и соответственно пытаясь «просчитать» дальнейшее развитие своего собственного сюжета, сюжета своей жизни. Если Онегин— это Вольмар (точнее, Сен-Пре), учитель и любовник Юлии, героини «Новой Элоизы» Руссо, ставший после ее замужества «просто» задушевным другом, — значит, такой поворот судьбы может ждать и ее, Татьяну; если он — Малек-Адель, романтический турок и враг христиан, умирающий на руках своей возлюбленной, христианки Матильды (роман Марии Коттень «Матильда, или Крестовые походы»), — стало быть, и ей не нужно зарекаться от чего-то подобного. То же и с другими литературными сравнениями, к которым прибегает Татьяна, «разгадывая» Евгения (де Динар из «Валери…» Ю. Крюднер, Вечный Жид, Корсар из поэмы Дж. Г. Байрона, благородный разбойник Жан Сбогар из одноименного романа Ш. Нодье, задумчивый Вампир из псевдобайроновского романа ужасов и др.). То же и с литературными параллелями, которые она приберегает для себя самой (добродетельная Памела или Кларисса Гарлоу С. Ричардсона. Дельфина г-жи де Сталь). Все это не просто «книжные ассоциации», но именно литературные гадания героини отзови судьбе; они, по существу, мало чем отличаются от народных гаданий о суженом, к которым Т. Л. прибегнет в 5-й главе под «руководством» няни. Тем более что, затевая это гадание, она уподобится еще одной героине — Светлане из одноименной баллады В. А. Жуковского; а сон, который в результате привидится ей, будет построен по законам балладного жанра, предельно серьезного и предельно несерьезного одновременно. (Гл. 5, стр. XI—XXI; страшный медведь переносит Т. Л. через поток, невесть откуда взявшийся посреди снежной поляны; странный пир адских привидений в лесной избе; Евгений — предводитель шайки чудовищ; он предъявляет свои права на Т. Л.; едва он «увлекает Татьяну в угол и слагает на шаткую скамью», входит Ольга, за нею Ленский; вспыхивает спор — «вдруг Евгений / Хватает длинный нож, и вмиг / Повержен Ленский», — сон снится, между прочим, задолго до дуэли.)

Знаменитый сонник Мартына Задеки не способен растолковать Т. Л. тайный смысл привидевшегося ей; а разгадать Онегина, разгадать «тайну любви» ей не помогают ни романы, ни «мудрость веков». Т. Л. неспроста заводит разговор о любви, свадьбе, семейной жизни со своей няней. Она хочет получить еще один «рецепт», еще один воображаемый сюжет возможного развития отношений с Онегиным. Тщетно; нянин опыт непригоден для романической барышни; «Мы не слыхали про любовь», т. е. про измену законному мужу и не думали; что же до семьи — то «так, видно, Бог велел». Другое дело, что в финале романа Т. Л. встанет на ту же смиренногПечальную точку зрения,, в которой неожиданно сходятся Шатобриан и неграмотная русская крестьянка. «Так, видно, Бог велел» — «…я другому отдана»; ср. подчеркнуто безличную конструкцию Татьяниной формулы: «отдана». Только личное страдание, пережитое Т. Л. после «отповеди» Евгения, смерти Владимира и замужества сестры, открывает ей глаза на Онегина; «читательский» опыт не отменен, но преобразован в новое качество.

Наконец, Т. Л. единственная из героев романа «успевает» на протяжении сюжетного действия полностью перемениться — внешне, сохранив при этом все лучшие внутренние качества. В 8-й главе читатель (вместе с Онегиным) встречает не уездную «барышню», но блестящую столичную даму, «Неприступную богиню / Роскошной, царственной Невы» (гл. 8, стр. XXVII). «Кто там в малиновом берете / С послом, испанским говорит?» Она «нехолодна, не говорлива», «без подражательных затей», не прекрасна, но ничего не имеет от «vulgar», уже два года как замужем за князем (которого в постановках , оперы П. И. Чайковского принято изображать стариком; на самом деле он просто старше юной Т. Л. — послевоенная эпоха была временем относительно молодых генералов). Но при этом ее глубина не оскудела, она по-прежнему народна; просто все это приняло иные формы, соединилось со всем блеском дворянской культуры. Образ Т. Л. резко усложняется – в сравнении не только со статичными Ольгой и Ленским, но даже и в сравнении с Евгением. Его характер и облик вплоть до 8-й главы-неизменны (переменчиво лишь авторское к ним отношение); в финале Автор дает герою шанс «очиститься» через душевное потрясение, но дальше намека на самою возможность преображения Онегина не идет. Единственный персонаж, кроме Т. Л., меняющийся и растущий на глазах у читателя, — сам Автор; это окончательно сближает его с Т. Л., мотивирует особенно теплую, лично заинтересованную в судьбе героини интонацию рассказа о ней.

Автор и героиня. Все неизрасходованные запасы авторской сердечности, сочувственной — при всей легкой насмешливости — интонации, которые по замыслу 1-й главы предназначались Онегину, в конце концов достаются именно Т. Л. Из «девочки милой», призванной оттенить Евгения, она шаг за шагом превращается в «милый идеал» Автора; не в тот «модный идеал», о котором в ночь перед дуэлью пишет свои последние стихи Ленский, но в тот жизненный, национально-культурный и даже бытовой идеал, о котором сам Автор полушутя рассуждает в «Отрывках из путешествия Онегина»: «Мой идеал теперь — хозяйка Да щей горшок, да сам большой».

Это смещение центра сюжетной тяжести с Евгения Онегина, чьим именем назван романа, на Т. Л. (что само по себе у Пушкина не ново — ср. «сдвиг» байронической поэмы по направлению к женскому образу в «Бахчисарайском фонтане») было замечено практически всеми читателями и критиками; история восприятия образа Т. Л. в русской культуре необозрима; из кри-тико-публицистических интерпретаций наибольший отклик вызвали две: В. Г. Белинского (в полемике со славянофилами он определял Т. Л. как «колоссальное исключение» в пошлом мире; как женщину, способную порвать с предрассудками — и в этом превосходящую Онегина, который зависит от среды; финальный отказ Т. Л. от любви в пользу патриархальной верности вызвал яростную отповедь критика), а также Ф. М. Достоевского, в чьей «Пушкинской речи» (1880) Т. Л. предстала олицетворением русского соборно-православного духа, тем идеальным сочетанием нравственной силы и христианского смирения, который Россия может предложить всему миру.